Melmoth the Wanderer, последний готический роман.
Собственно, проповедь (был проповедником). Был, вероятно, протестантом (что звучит необычайно пусто ввиду пестряди затронутых повествованием конфессий), ненависть к католикам возникает через несколько глав, не покидает до пятисотой страницы.
Хочется винить католиков в почти нестерпимой медлительности повествования.
Католиков в округе хоть отбавляй. Кресты с деревянным раскрашенным мучеником, всё одним и тем же, под навесиками.
В книге о "вечном жиде" ирландского происхождения, некоем Мелмоте, мрачная фигура его видна уже в самом начале, затем начинаются истории о нём, о том, как он искал душу, чтобы откупиться от дьявола, от неизбежного контракта, заключенного с целью приобретения каких-то загадок бытия, плод древа знания. Но ни один из доведённых до самых глубин отчаяния (самим Мелмотом или под его наблюдением), в тюрьмах инквизиции и в голодной агонии, никто не согласен уступить Мелмоту свою душу и через сто пятьдесят лет и пятисот страниц, отведенных Мелмоту на поиск в рамках контракта, нечисть увлекает его с утёса в океан - для простых смертных - простой, для отродья - кровавый, кипящий, наполненный душами обречённых. Это раздвоение реальности - наверно, самый яркий момент в книге. Океан реально существует в обеих ипостасях, как у богобоязненных героев и демонического главного героя наяву, но по-разному, так и в последнем ужасном сне Странника.
Почти все истории вложены одна в другую. Из пятисот страниц четыреста пятьдесят содержат только закавыченные абзацы. В некоторых местах, если математизировать английскую пунктуацию, должно было бы быть четыре (пять?) кавычки.
Очень помогала закладка.
[показательно: здесь у меня на клавиатуре запала кнопка "6", была целая строчка, на этом самом месте]
Адекватный анализ здесь, меня интересуют стилистические пустяки.
Например, я нашёл достойную пару для любимой цитаты из примечаний к Данте (о какой-то греческой героине): "...и в мрачной ярости повесилась." Одна из героинь, так и не доведённых Мелмотом и т.п., "...wept in delicious agony."
Книга не просто пересыпана цитатами, Матюрин (проповедник), вставляет в текст цитаты по делу и без дела, из Библии и не из Библии, точно и не совсем точно и совсем не точно, и на многих языках. Например, неоднократно встречается закавыченное "wept bitterly", т.е., скажем "she retired to her chamber and 'wept bitterly'" (misquoted). Несчастный комментатор, чьи комментарии сводились к выискиванию источников цитат, мог бы согласиться на условия героя-странника; но он послушно комментирует: "Ovid, Met. XII 2 4, misquoted" или просто "not identified".
Страшные тайны, которыми изобилует книга, раскрываются читателю, естественно, в последнюю очередь, сначала о них узнают все персонажи, причём если текст захватывает автора и непонятно, как удалить читателя с места действия, он обходится последовательностью звёздочек, которая, иногда разорвав предложение, приводит к новому событию.
Детали, не имеющие прямого отношения к тайнам, но украшающие их или подчеркивающие чью-нибудь заинтересованность или вовлечённость, даются в придаточных предложениях, косвенно и безлично: "and at the mention of this, it was observed, that she smiled..." или "...two figures were seen..." (ср. "Мастер и Маргарита", готический роман).
Одну из ключевых фигур зовут Immalee, по-древнеирландски это значит "вместе" (скидка на англицизированное написание, если бы не ненормативная последняя "е", был бы неуклюжий, мужского рода Иммаль); соображение моё; может быть, это глупое совпадение, но Матюрин - ирландец. В ходе повествование окатоличенная Иммалея меняет имя на Исидора - это нужно как-то истолковать, "одарённая Исидой", но не хватает размаха.
Некстати, племянник проповедника, по прозвищу Себастьян Мелмот, - на самом деле Оскар Уайлд.
О другом. Забавно, Лукомников пишет про "говно и золото", с первым смешивая (воедино) Бродского и Пелевина. (По идее, достаточно их смешать друг с другом, чтобы добиться желаемого результата, но это суждение противоречит тому, что я напишу, потому скобки).
Лукомников причастен, его суждение одновременно веско и бессмысленно; он может объяснить, но его обоснования будут чёрным квадратом в глазах бехолдеров. Но всё же бросаются скопом выражать и соглашаться и несоглашаться, разделять и объединять. Совпадение мнения литературного критика со мнением поэта (не "литератора"), даже "хорошего" литературного критика и "хорошего" поэта, даже одного и того же человека - это совпадение мухи на стекле с видом из окна, ещё случайней и вернее (Гриша, искусство случайно навзрыд).
Пример Толстого, питавшего ненависть к Оруэллу, не при чём.
О том же. Анализ события включения фразы Тютчева Лукомниковым в Смирнова. Нет анализа. Но вне Лукомникова, Смирнова и Тютчева эта оплошность (?) не стоит "wept bitterly".
Что же такое "пипифаксовый смех". Два года в Германии не дают пока объяснения по этому поводу.
Метасоображение: завести здесь сатирический дневник, публиковать воспринятый психологический подтекст другого дневника, из записи в запись. Озаглавить, например, "тонкие нити души моей не выносят чудовищного груза моего интеллекта".
Это, наверняка, внесёт добрую оживлённость в тяжелый, академический настрой русского живого журнала.
В мрачной ярости написал "ожнивлённость".
Вчера видел очень скучный фильм Томаса, нет, Майкла Манна.
