Мои поиски билингвального Прометея эсхилова или вроде того, не увенчались не то, что успехом, но и вообще.
Croyez que si je me tais, c'est pas par orgueil ou opiniâtreté.
(Здесь, кстати, на фотографии, совершенно не Жан-Пьер Лео).
Теперь о культуре:
а) Лидия Дейвис (Lydia Davis), готовясь к переводу "Мадам Бовари", пошла в какую-то глубокую библиотеку, чтобы там переписать из первого издания этой книги на английском обильные педагогические маргиналии Владимира Набокова. Скоро она потеряла интерес к такому виду деятельности, но не ранее, чем обнаружила, что мэтру не понравилось, что у переводчицы мухи ползают (crawl), и он назойливо приписал, что мухи не ползают, а ходят (walk). На не совсем своих чтениях Лидия Дейвис подчеркнула своё уважение к Набокову и его познаниям в энтомологии. Это каждый может послушать в соответствующем подкасте, но, наверно, никто не станет.
б) Американский поэт Чарльз Симич произошёл из Сербии в шестнадцать лет, что сказалось уже на его именах и фамилиях. На своих чтениях он много говорит перед декламациями, выказывая призрачный намёк на акцент и явный нью-йоwкский выговор. Во время же самих декламаций его голос обнаруживает глубоко и намеренно чуждые ноты, причём кажется, что акцент сконструирован из сразу нескольких, и только отчасти сербск.
Теперь о прошедшем.
Дни стали настолько устойчиво длинны, что на закате тоскливо. Когда темнело в полпятого, впереди был долгий неуклонный вечер. Теперь же стеменело - начинай ковыряться в холодильнике и лезть в санузел.
Основные впечатления дня сосредоточены в коротком промежутке от тюрьмы до трамвайных путей.
Там:
1) четыре столбика, призванные защищать переулок от въезда машин, один из них полёг, что в силу численных соображений не могло произойти симметрично, а оттого кажется порою, что можно описать эти столбики в стихах. Но скоро становится ясно, что получится не стих, а хуйня какая-то.
2) запасные ворота одного из процветающих местных издательств, а, возможно, прилегающего к нему здания амбулантной кардиологии, раскрыты на закате дня настолько широко, что их, как ни странно, дверная ручка сурово свёрнута, скорчёвана со своего места, и висит на силе трения ржавых пазов, упёршись в каменный столб. В стране кантов и грилльпарцеров я такого ещё не видел. Признаться. Но печальное наблюдение состоит не в этом, а в том, что взлелеянный взгляд мой пал во-первых именно на причинно-следственный факт, а не на поросль мха повыше всего этого, которая мне напомнила бы раньше всё то, что мне так дорого. Всё то превозвышенное, о чём писали каспары давиды фридрихи и иже другие похожие художники.
Я всё это писал не шутя, а тоскливо.
Ещё сегодня перепутал в беседе Шодерло де Лакло и Барбе д'Оревильи, но потом долго рассматривал фарфоровые чайники и даже спросил, сколько стоит. Нечасто подобные вещи следуют одна за другой, безжалостно.
