Мне кажется, что "Крылатые качели" Энтина относятся к "Чёртовым качелям" Сологуба примерно так же, как упомянутый ранее текст "Голубого вагона" (А. Тимофеевский) к более или менее народной песне "Постой, паровоз": как перевёртыш и, в общем, подготовительный этап для потери ориентиров и разочарования. Текст уже заложен, остаётся поменять только знак.
Фокусом сравнения в последнем случае является направление и цель движения, а также модальность / отношение героя к нему. Первое неизменно, второе где-то по ходу накопления жизненного опыта поменяло знак:
| Летит паровоз по долинам и взгорьям, Летит он неведомо куда. |
Скатертью, скатертью дальний путь стелется И упирается прямо в небосклон. |
Чебурашка просит машиниста прибавить ходу, чтобы закрыть лист календаря, позволить минутам побыстрее уплывать в даль (осознавая, конечно, что каждая свистит, как пять дюжин пуль у виска), чтобы скорее можно было набрать других таких же "новых приключений", ведь хотя "прошлого немного жаль / лучшее, конечно, впереди". Риторическое "конечно" совершенно однозначно указывает на иллюзию; чебурашка хочет уезжать от изгаженного прошлого, но не хочет от него уехать: машинист прибавит ходу, но день будет тянуться год (и будет неповторимо повторяться вновь без счёта), эсхатология чебурашки состоит в бесконечном разгоне в небо при остановившемся времени. Если минуты медленно уплывают вдаль, то либо время всё-таки опережает поезд, либо друзья посматривают назад. Голубой вагон в конце всех концов разобьётся о небосклон, в который "упирается" железнодорожный путь, но миноры Шаинского отражают безнадёжную протяжённость этого пути.
"Мальчишечка" из народной песни тоже противоречив, хотя он, напротив, хочет остаться в прошлом. При этом прошлого ему, конечно, не жаль. Его путь свернулся в круг и стал игрой: он вылазит из трясины в пробитую решётку, бежит, но просит кондуктора тормозить. Высшая сила, выступающая для друзей крокодила инициатором движения — машинистом — здесь только исполнительная власть; к ней можно обращаться с просьбами, но истинному повелителю — Судьбе — можно только "взглянуть в глаза". Для этого мальчишечка хочет "сделать остановку", понимая, что это ему не дано, и единственный выход из круга — "лежать и умирать", после падения "вниз головой" (счастлив ли он в грядущем падении? Мир для него хоть на миг - а иной!).
Песня "Крылатые качели" превосхищает разочарования и утраты более явно: "детство кончится когда-то"; остановка времени откровенно субъективна: "сердце замерло в груди". Вокруг тает снег, и "шар земной быстрей кружится", в то время как движение героя на качели, конечно, обманчиво. Они никуда не летят, а остаются на месте, "разлетятся" (с раскрутившегося земного шара) только "ставшие взрослыми", и "радость впереди" обусловлена тем, что дети способны совершенно забыться.
Сологуб усложняет мироздание, так как на его качелях сидит взрослый герой. В схеме появляется чёрт (голубого цвета, как чебурашкин вагон), который не даёт сидящему никуда деться со "стремительной доски" (со всеми её коннотациями). Вместо неба и ветра - шумная река и косматая ель, и присутствие солнца выдаёт не тающий снег, а еловая тень. Земля крутится не от "весенней кутерьмы", а только затем, чтобы "подвернуться" под героя. То, что качели "не ведают преград", радует только чёрта, которому, как и герою, ясно, что "конопля" протрётся и
Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах!
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
В следующем выпуске: побег из тёплого, сырого, грустного города в холодный смех; три белых коня и дорожки кокаина, тиннитус звенящей снежной дали, ёлки в треугольных платьях и нахохленные дома.
